Андрей Вознесенский
Мордеем, друг. Подруги молодеют.
Не горячитесь.
Опробуйте своей моделью
как «анти» превращается в античность.
Я Мерлин, Мерлин.
Я героиня
самоубийства и героина.
Кому горят мои георгины?
С кем телефоны заговорили?
Кто в костюмерной скрипит лосиной?
Невыносимо,
Бунт машин
Бегите — в себя, на Гаити, в костелы, в клозеты,
в Египты —
Бегите!
Ревя и мяуча, машинные толпы дымятся:
«Мяса!»
Когда я придаю бумаге
черты твоей поспешной красоты,
я думаю не о рифмовке -
с ума бы не сойти!
Когда ты в шапочке бассейной
ко мне припустишь из воды,
молю не о души спасенье -
Можно и не быть поэтом
Но нельзя терпеть, пойми,
Как кричит полоска света,
Прищемленная дверьми!
Уличному художнику
Лили Брик на мосту лежит,
разутюженная машинами.
Под подошвами, под резинами,
как монетка зрачок блестит!
Пешеходы бросают мзду.
Охрани, Провидение, своим махом шагреневым,
пощади ее хижину —
мою мать — Вознесенскую Антонину Сергеевну,
урожденную Пастушихину.
Воробьишко серебряно пусть в окно постучится:
«Добрый день, Антонина Сергеевна,
урожденная Пастушихина!»
Первое посвящение
Колокола, гудошники...
Звон. Звон...
Вам,
Художники
Всех времен!
В. Шкловскому
— Мама, кто там вверху, голенастенький —
руки в стороны — и парит?
— Знать, инструктор лечебной гимнастики.
Мир не может за ним повторить.
(Поэма)
Авиавступление
Посвящается слушателям
школы Ленина в Лонжюмо
Вступаю в поэму, как в новую пору вступают.
Их величеством поразвлечься
прет народ от Коломн и Клязьм.
"Их любовница —
контрразведчица
англо-шведско-немецко-греческая..."
Казнь!
Царь страшон: точно кляча, тощий,
Благословенна лень, томительнейший плен,
когда проснуться лень и сну отдаться лень.
Лень к телефону встать, и ты через меня
дотянешься к нему, переутомлена.
Рождающийся звук в тебе, как колокольчик,
и диафрагмою мое плечо щекочет.